среда, апреля 06, 2011

Тед ОСЕПЯН: Кто «только в джазе», Еврейский мальчик из Могилева, или кто «только в джазе»



небольшой экскурс в историю американского джаза. Новый Орлеан был основан французами 290 лет назад и был выкуплен правительством США у Наполеона. В то время он был важным морским портом и местом торговли рабами. Он населялся белыми, чернокожими, креолами, мулатами - потомками белых рабовладельцев и чернокожих рабынь. Именно это сочетание привело к смешению культур разных стран и народностей, взаимодействие которых создало новую, местную культуру. Примерно в 1900 году и родился джаз, удивительная музыка, в которой сочетаются европейские традиции и африканские ритмы.
Луи Армстронг (в то время юный Сачмо - его прозвище). Оливер Кинг заменил ему отца. Благодаря ему у молодого музыканта появился первый свой собственный инструмент. Кстати, беспризорного подростка опекала и большая еврейская семья Мориса Карновского, окружившая Луи теплом и вниманием. Этого Армстронг никогда не забывал и всю жизнь носил на груди подаренную ими звезду Давида, с которой его и похоронили. В своей автобиографии он писал: «Я обязан евреям всем на свете, включая собственную жизнь музыканта и человека...»


http://evreimir.com/article.php?id=24800

его музыка:
http://www.youtube.com/watch?v=EaUBLzrpegQ

http://www.youtube.com/watch?v=K0G-W8aQzGM&NR=1  -I Love A Piano  <- Irving Berlin song from about 1916.



http://www.youtube.com/watch?v=OdFPT_sCuAg  -> Puttin' on the Ritz
=
http://www.youtube.com/watch?v=U4ZycL1CaF0&feature=related  When Irven Berlin wrote this song, he had just lost his wife, the love of his life. He went into a big depression and couldn't compose. His publisher insisted on a song. Irving said I can't. Then his publisher said why don't you compose a song to her. Irving did. Sinatra didn't like to sing this song too many times, not because it was difficult, but the sementality that went with it and to perform that sementality.

http://www.youtube.com/watch?v=eLh-m1Z_feY&feature=related     <- Always

Халуцим — JewAge

Халуцим — JewAge

СКАЗАНИЕ О ПОГРОМЕ (Перевод В.Жаботинского)


СКАЗАНИЕ О ПОГРОМЕ
(Перевод В.Жаботинского)
… Встань, и пройди по городу резни,
И тронь своей рукой, и закрепи во взорах
Присохший на стволах и камнях и заборах
Остылый мозг и кровь комками: то – они.
Пройди к развалинам, к зияющим проломам,
К стенам и очагам, разбитым словно громом:
Вскрывая черноту нагого кирпича,
Глубоко врылся лом крушительным тараном,
И те пробоины подобны черным ранам,
Которым нет целенья и врача.
Ступи – утонет шаг: ты в пух поставил ногу,
В осколки утвари, в отрепья, в клочья книг:
По крохам их копил воловий труд – и миг,
И все разрушено…
И выйдешь на дорогу –
Цветут акации и льют свой аромат,
И цвет их – словно пух, и пахнут словно кровью;
И на зло в грудь твою войдет их сладкий чад,
Маня тебя к весне, и жизни, и здоровью;
И греет солнышко, – И, скорбь твою дразня,
Осколки битого стекла горят алмазом –
Все сразу Бог послал, все пировали разом:
И солнце, и весна, и красная резня!
Но дальше. Видишь двор? В углу, за той клоакой, –
Там двух убили, двух: жида с его собакой.
На ту же кучу их свалил один топор,
И вместе в их крови свинья купала рыло.
Размоет завтра дождь вопивший к Богу сор,
И сгинет эта кровь, всосет ее простор
Великой пустоты бесследно и уныло –
И будет снова все попрежнему, как было…
Иди взберись туда, под крыши, на чердак:
Предсмертным ужасом еще трепещет мрак,
И смотрят на тебя из дыр, из теней черных
Глаза, десятки глаз безмолвных и упорных.
Ты видишь? То они. Вперяя мертвый взгляд,
Теснятся в уголке, и жмутся, и молчат.
Сюда, где с воем их настигла стая волчья,
Они в последний раз прокрались – оглянуть
Всю муку бытия, нелепо-жалкий путь
К нелепо-дикому концу, –и жмутся молча,
И только взор корит и требует: За что?-
И то молчанье снесть лишь Бог великий в силах!…
И все мертво кругом, и только на стропилах
Живой паук:он был, когда свершалось то, –
Спроси, и проплывут перед тобой картины:
Набитый пухом их распоротой перины
Распоротый живот – и гвоздь в ноздре живой;
С пробитым теменем повешенные люди;
Зарезанная мать, и с ней, к остылой груди
Прильнувший губками, ребенок; – и другой,
Другой, разорванный с последним криком «мама!»
И вот он – он глядит, недвижно молча, прямо
В Мои глаза и ждет отчета от Меня…
И в муке скорчишься от повести паучьей,
Пронзит она твой мозг, и в душу, леденя,
Войдет навеки Смерть… И, сытый пыткой жгучей,
Задушишь рвущийся из горла дикий вой
И выйдешь – и земля все та же, – не другая,
И солнце, как всегда, хохочет, изрыгая
Свое ненужное сиянье над землей…
И загляни ты в погреб ледяной,
Где весь табун, во тьме сырого свода,
Позорил жен из твоего народа –
По семеро, по семеро с одной.
Над дочерью свершалось семь насилий,
И рядом мать хрипела под скотом:
Бесчестили пред тем, как их убили,
И в самый миг убийства… и потом.
И посмотри туда: за тою бочкой,
И здесь, и там, зарывшися в сору,
Смотрел отец на то, что было с дочкой,
И сын на мать, и братья на сестру,
И видели, выглядывая в щели,
Как корчились тела невест и жен,
И спорили враги, делясь, о теле,
Как делят хлеб, – и крикнуть не посмели,
И не сошли с ума, не поседели
И глаз себе не выкололи вон
И за себя молили Адоная!
И если вновь от пыток и стыда
Из этих жертв опомнится иная –
Уж перед ней вся жизнь ее земная
Осквернена глубоко навсегда;
Но выползут мужья их понемногу –
И в храм пойдут вознесть хваленья Богу
И, если есть меж ними коганим,
Иной из них пойдет спросить раввина:
Достойно ли его святого чина,
Что с ним жила такая, – слышишь? с ним!
И все пойдет, как было…
И оттуда
Введу тебя в жилья свиней и псов:
Там прятались сыны твоих отцов,
Потомки тех, чей прадед был Иегуда,
Лев Маккавей, – средь мерзости свиной,
В грязи клоак с отбросами сидели,
Гнездились в каждой яме, в каждой щели –
По семеро, по семеро в одной…
Так честь Мою прославили превыше
Святых Небес народам и толпам:
Рассыпались, бежали, словно мыши,
Попрятались, подобные клопам,
И околели псами…
Сын Адама,
Не плачь, не плачь, не крой руками век,
Заскрежещи зубами, человек,
И сгинь от срама !
Но ты пойдешь и дальше. Загляни
В ямской сарай за городом у сада –
Войди туда. Ты в капище резни.
В угрюмой тьме коробится громада
Возов, колес, оглоблей там и тут –
И кажется зловещим стадом чуд:
То словно снят вампиры-великаны,
До устали пресыщены и пьяны
От оргий крови. Ссохся и прирос
Мозг отверделый к спицам тех колес.
Протянутых, как пальцы, что, напружась,
Хотят душить. Кровавое, в дыму,
Заходит солнце. Вслушайся во тьму
И в дрожь бездонной тайны: ужас, ужас
И ужас бесконечно и навек…
Он здесь разлит, прилип к стенам досчатым,
Он плавает в безмолвии чреватом –
И чудится во мгле из под телег
Дрожь судорог, обрубки тел живые,
Что корчатся в безмолвной агонии, –
И в воздухе висит последний стон –
Бессильный голос муки предконечной –
Вокруг тебя застыл и реет он,
И смутной скорбью – скорбью вековечной
Кругом дрожит и бродит тишина…
Здесь Некто есть. Здесь рыщет Некто черный –
Томится здесь, но не уйдет, упорный;
Устал от горя, мощь истощена,
И ищет он покоя – нет покою;
И хочет он рыдать – не стало чем,
И хочет взвыть он бешено – и нем,
Захлебываясь жгучею тоскою;
И осеня крылами дом резни,
Свое чело под крылья тихо прячет,
Скрывает скорбь очей своих, и плачет
Без языка……
…………
… И дверь, войдя, замкни,
И стань во тьме, и с горем тихо слейся,
Уйди в него, и досыта напейся
И на всю жизнь им душу наводни,
Чтоб, дальше – в дни, когда душе уныло
И гаснет мощь – чтоб это горе было
Твоей последней помощью в те дни,
Источником живительного яда, –
Чтоб за тобою злым кошмаром ада
Оно ползло, ползло, вселяя дрожь;
И понесешь в края земного шара,
И будешь ты для этого кошмара
Искать имен, и слов, и не найдешь…
Иди на кладбище. Тайком туда пройди ты,
Никем не встреченный, один с твоей тоской;
Пройди по всем буграм, где клочья тел зарыты,
И стань и воцарю молчанье над тобой,
И сердце будет ныть от срама и страданий –
Но слез тебе не дам. И будет зреть в гортани
Звериный рев быка, влекомого к костру, –
Но я твой стон в груди твоей запру…
Так вот они лежат, закланные ягнята,
Чем я воздам за вас, и что Моя расплата?!
Я сам, как вы, бедняк, давно, с далеких дней –
Я беден был при вас, без вас еще бедней;
За воздаянием придут в Мое жилище –
И распахну Я дверь: смотрите, Бог ваш – нищий!…
Сыны мои, сыны! Чьи скажут нам уста,
За что, за что, за что над вами смерть нависла,
Зачем, во имя чье вы пали? Смерть без смысла,
Как жизнь – как ваша жизнь без смысла прожита…
Где ж Мудрость вышняя, божественный Мой Разум?
Зарылся в облаках от горя и стыда…
Я тоже по ночам невидимо сюда
Схожу, и вижу их Моим всезрящим глазом,
Но – бытием Моим клянусь тебе Я сам –
Без слез. Огромна скорбь, но и огромен срам,
И что огромнее – ответь, сын человечий!
Иль лучше промолчи… Молчи! Без слов и речи
Им о стыде Моем свидетелем ты будь
И, возвратись домой в твое родное племя.
Снеси к ним Мой позор и им обрушь на темя.
И боль Мою возьми и влей им ядом в грудь!
И, уходя, еще на несколько мгновений
Помедли: вкруг тебя ковер травы весенней,
Росистый, искрится в сияньи и тепле.
Сорви ты горсть, и брось назад над головою.
И молви: Мой народ стал мертвою травою,
И нет ему надежды на земле.
И вновь пойди к спасенным от убоя –
В дома, где молится постящийся народ.
Услышишь хор рыданий, стона, воя,
И весь замрешь, и дрожь тебя возьмет:
Так, как они, рыдает только племя,
Погибшее навеки – навсегда …
Уж не взойдет у них святое семя
Восстания, и мщенья, и стыда,
И даже злого, страстного проклятья
Не вырвется у них от боли ран…
О, лгут они, твои родные братья,
Ложь – их мольба, и слезы их – обман.
Вы бьете в грудь, и плачете, и громко
И жалобно кричите Мне: грешны…
Да разве есть у праха, у обломка,
У мусора , у падали вины?
Мне срам за них, и мерзки эти слезы!
Да крикни им, чтоб грянули угрозы
Против Меня, и неба, и земли, –
Чтобы, в ответ за муки поколений,
Проклятия взвилися к горней сени
И бурею престол Мой потрясли!
Я для того замкнул в твоей гортани,
О человек, стенание твое:
Не оскверни, как те, водой рыданий
Святую боль святых твоих страданий,
Но сбереги нетронутой ее.
Детей ее, храни дороже клада
И замок ей построй в твоей груди,
Построй оплот из ненависти ада –
И не давай ей пищи, кроме яда
Твоих обид и ран твоих, и жди.
И выростет взлелеянное семя,
И жгучий даст и полный яду плод –
И в грозный день, когда свершится время,
Сорви его – и брось его в народ!
Уйди. Ты вечером вернись в их синагогу:
День скорби кончился – и клонит понемногу
Дремота. Молятся губами кое-как,
Без сердца, вялые, усталые от плача:
Так курится фитиль, когда елей иссяк,
Так тащится без ног заезженная кляча…
Отслужено, конец. Но скамьи прихожан
Не опустели: ждут. А, проповедь с амвона!
Ползет она, скрипит, бесцветно, монотонно,
И мажет притчами по гною свежих ран,
И не послышится в ней Божиего слова,
И в душах не родит ни проблеска живого.
И паства слушает, зевая стар и млад,
Качая головой под рокот слов унылых:
Печать конца на лбу, в пустынном сердце чад,
Сок вытек, дух увял, и Божий взор забыл их…
Нет, ты их не жалей. Ожгла их больно плеть –
Но с болью свыклися, и сжилися с позором,
Чресчур несчастные, чтоб их громить укором,
Чресчур погибшие, чтоб их еще жалеть.
Оставь их, пусть идут – стемнело, небо в эвездах.
Идут, понуры, спать – спать в оскверненных гнездах,
Как воры, крадутся, и стан опять согбен,
И пустота в душе бездоннее, чем прежде;
И лягут на тряпье, на сброшенной одежде,
Со ржавчиной в костях, и в сердце гниль и тлен…
А завтра выйди к ним: осколки человека
Разбили лагери у входа к богачам,
И, как разносчик свой выкрикивает хлам,
Так голосят они: «Смотрите, я – калека!
Мне разрубили лоб! Мне руку до кости!»
И жадно их глаза – глаза рабов побитых –
Устремлены туда, на руки этих сытых,
И молят: «Мать мою убили – заплати!»
Эй, голь, на кладбище! Отройте там обломки
Святых родных костей, набейте вплоть котомки
И потащите их на мировой базар
И ярко, на виду, расставьте свой товар:
Гнусавя нараспев мольбу о благостыне.
Молитесь, нищие, на ветер всех сторон
О милости царей, о жалости племен –
И гнийте, как поднесь, и клянчьте, как поныне!…
………
………
Что в них тебе? Оставь их, человече,
Встань и беги в степную ширь, далече:
Там, наконец, рыданьям путь открой,
И бейся там о камни головой,
И рви себя, горя бессильным гневом,
За волосы, и плачь, и зверем вой –
И вьюга скроет вопль безумный твой
Своим насмешливым напевом…

Долев: новая улица имени Нетаниягу

Долев: новая улица имени Нетаниягу » Центральный Еврейский Ресурс SEM40.Израиль, Ближний восток, евреи.


Ителла Мастбаум родилась в Москве. В 1962 окончила отделение Прикладного искусства Московского текстильного института, в 1969 - курсы Сценического дизайна для телевидения, театра и кино, в 1991 г. - курсы компьютерного дизайна. Репатриировалась в Израиль в 1990 г., живет и работает в Долеве. Ителла Мастбаум - член Союза художников Израиля и Международного союза художников. Ее работы хранятся в музеях и частные коллекциях в Израиле, США, России, Японии, ЮАР и многих других европейских странах.
Адрес для писем:
Itella Mastbaum,
Dolev, d.n. Modiin,
71935, Israel

Еврейские документы в Рос. Гос.Архиве Литературы и Искусства


http://forum.svrt.ru/index.php?showtopic=3601
Адрес: Россия 125212 Москва, Выборгская ул. , 3 кор. 2
Телефон: (095)155-73-92
Состав: 2764 фф. за 1545 — 1985 гг.
Еврейские документы: 48 фондов за 1860 — 1974 гг. ,
Еврейские документы в 13 фондах за 1921 — 1959 гг.
Фонд 119, Описи 1, 2 Вермель Соломон Самойлович (1860 — 1940) — публицист, врач
Документы: за 1872 — 1935 гг.
В фонде имеются материалы, собранные С. С. Вермелем по истории евреев Москвы, в частности — сведения о событиях 1914 — 1916 гг. , связанных с выселением евреев из города.

Фонд 2693, Опись 1 Михоэлс (Вовси) Соломон Михайлович — актер и режиссер
Документы: 356 дел за 1908 — 1973 гг.
Среди документов фонда выделены материалы из книжного собрания Михоэлса — "Он и она", пьеса в одном действии И. Л. Переца, "Воспоминания " А. Г. Сукцкевера и сборник слов и нот еврейских народных колыбельных песен.

Государственный архив Смоленской области

Адрес: Россия 214000 Смоленск, Соборный двор, 5
Телефон: (08100)3-45-65
Состав: 3466 фф. за 1708 — 1985 гг.
Еврейские документы: 1 фонд за 1872 г. , 1882 — 1916 гг. , документы в разных фондах за XIXв. — 1941г.
Создан в 1919 г.


Отдельный фонд:
Фонд 125 Смоленский общественный раввин
Документы: 136 дел за 1872, 1882 — 1916 гг.
Виды документов: книги записей о рождении, смерти, бракосочетании евреев, проживающих в Смоленской губернии.
В составе фондов административно-полицейских учреждений дореволюционного и советского периода (с начала XIX века по конец 1930-х гг.) содержится большой комплекс документов по правовому положению, занятиям евреев в губернии и области, часть документов на идиш.

Рудня — JewAge

Рудня — JewAge

Странa Беларусь Исторические страны Российская Империя Все имена Rudnya , Рудня — местечко Могилевской губ., Оршанского уезда. По ревизии 1847 г. "Руднянское евр. общество" состояло из 589

душ. По переписи 1897 г. в Р. жит. 2958, среди них 2122 евр. Имеются (1910) два частных евр. мужск. училища